Гиппопотам с огромным брюхом Живет в Яванских тростниках, Где в каждой яме стонут глухо Чудовища, как в страшных снах.
Свистит боа, скользя над кручей, Тигр угрожающе рычит, И буйвол фыркает могучий, А он пасется или спит.
Ни стрел, ни острых ассагаев, — Он не боится ничего, И пули меткие сипаев Скользят по панцырю его.
И я в родне гиппопотама: Одет в броню моих святынь, Иду торжественно и прямо Без страха посреди пустынь.
Блудный сын
1.
Нет дома подобного этому дому! В нем книги и ладан, цветы и молитвы! Но, видишь, отец, я томлюсь по иному, Пусть в мире есть слезы, но в мире есть битвы.
На то ли, отец, я родился и вырос, Красивый, могучий и полный здоровья, Чтоб счастье побед заменил мне твой клирос И гул изумленной толпы – славословья.
Я больше не мальчик, не верю обманам, Надменность и кротость – два взмаха кадила, И Петр не унизится пред Иоанном, И лев перед агнцем, как в сне Даниила.
Позволь, да твое приумножу богатство, Ты плачешь над грешным, а я негодую, Мечом укреплю я свободу и братство, Свирепых огнем научу поцелую.
Весь мир для меня открывается внове, И я буду князем во имя Господне… О счастье! О пенье бунтующей крови! Отец, отпусти меня… завтра… сегодня!..
2.
Как розов за портиком край небосклона! Как веселы в пламенном Тибре галеры! Пускай приведут мне танцовщиц Сидона И Тира, и Смирны… во имя Венеры.
Цветов и вина, дорогих благовоний… Я праздную день мой в веселой столице! Но где же друзья мои, Цинна, Петроний?.. А вот они, вот они, salve amice.
Идите скорей, ваше ложе готово, И розы прекрасны, как женские щеки; Вы помните верно отцовское слово, Я послан сюда был исправить пороки…
Но в мире, которым владеет превратность, Постигнув философов римских науку, Я вижу один лишь порок – неопрятность, Одну добродетель – изящную скуку.
Петроний, ты морщишься? Будь я повешен, Коль ты недоволен моим сиракузским! Ты, Цинна, смеешься? Не правда ль, потешен Тот раб косоглазый и с черепом узким?
3.
Я падаль сволок к тростникам отдаленным И пойло для мулов поставил в их стойла; Хозяин, я голоден, будь благосклонным, Позволь, мне так хочется этого пойла.
За ригой есть куча лежалого сена, Быки не едят его, лошади тоже: Хозяин, твои я целую колена, Позволь из него приготовить мне ложе.
Усталость – работнику помощь плохая, И слепнут глаза от соленого пота, О, день, только день провести, отдыхая… Хозяин, не бей! Укажи, где работа.
Ах, в рощах отца моего апельсины, Как красное золото, полднем бездонным, Их рвут, их бросают в большие корзины Красивые девушки с пеньем влюбленным.
И с думой о сыне там бодрствует ночи Старик величавый с седой бородою, Он грустен… пойду и скажу ему: «Отче, Я грешен пред Господом и пред тобою».
4.
И в горечи сердце находит усладу: Вот сад, но к нему подойти я не смею, Я помню… мне было три года… по саду Я взапуски бегал с лисицей моею.
Я вырос! Мой опыт мне дорого стоит, Томили предчувствия, грызла потеря… Но целое море печали не смоет Из памяти этого первого зверя.
За садом возносятся гордые своды, Вот дом – это дедов моих пепелище, Он, кажется, вырос за долгие годы, Пока я блуждал, то распутник, то нищий.
Там празднество: звонку грохочет посуда, Дымятся тельцы и румянится тесто, Сестра моя вышла, с ней девушка-чудо, Вся в белом и с розами, словно невеста.
За ними отец… Что скажу, что отвечу, Иль снова блуждать мне без мысли и цели? Узнал… догадался… идет мне навстречу… И праздник, и эта невеста… не мне ли?!
Открытие Америки
ПЕСНЬ ПЕРВАЯ
Свежим ветром снова сердце пьяно, Тайный голос шепчет: «все покинь!» — Перед дверью над кустом бурьяна Небосклон безоблачен и синь, В каждой луже запах океана, В каждом камне веянье пустынь.
Мы с тобою, Муза, быстроноги, Любим ивы вдоль степной дороги, Мерный скрип колес и вдалеке Белый парус на большой реке. Этот мир, такой святой и строгий, Что нет места в нем пустой тоске.
Ах, в одном божественном движеньи, Косным, нам дано преображенье, В нем и мы – не только отраженье, В нем живым становится, кто жил… О пути земные, сетью жил, Розой вен вас Бог расположил!
И струится, и поет по венам Радостно бушующая кровь; Нет конца обетам и изменам, Нет конца веселым переменам, И отсталых подгоняют вновь Плетью боли Голод и Любовь.
Дикий зверь бежит из пущей в пущи, Краб ползет на берег при луне, И блуждает ястреб в вышине, — Голодом и Страстью всемогущей Все больны, – летящий и бегущий, Плавающий в черной глубине.
Веселы, нежданны и кровавы Радости, печали и забавы