Сборник стихов (электронное собрание сочинений) - Страница 62


К оглавлению

62
Но растоптал я идеал…


Я мог бороться, но как раб,
Позорно струсив, отступил
И, говоря: «увы, я слаб!»
Свои стремленья задавил…


Я грешник страшный, я злодей…
Прости, Господь, прости меня,
Душе измученной моей
Прости, раскаянье ценя!..


Есть люди с пламенной душой,
Есть люди с жаждою добра,
Ты им вручи свой стяг святой,
Их манит и влечет борьба.
Меня ж прости!..»

Франции


О, Франция, ты призрак сна,
Ты только образ, вечно милый,
Ты только слабая жена
Народов грубости и силы.


Твоя разряженная рать,
Твои мечи, твои знамена,
Они не в силах отражать
Тебе враждебные племена.


Когда примчалася война
С железной тучей иноземцев,
То ты была покорена
И ты была в плену у немцев.


И раньше… вспомни страдный год,
Когда слабел твой гордый идол,
Его испуганный народ
Врагу властительному выдал.


Заслыша тяжких ратей гром,
Ты трепетала, словно птица, —
И вот, на берегу глухом
Стоит великая гробница.


А твой веселый звонкий рог,
Победный рог завоеваний,
Теперь он беден и убог,
Он только яд твоих мечтаний.


И ты стоишь, обнажена,
На золотом роскошном троне,
Но красота твоя, жена,
Тебе спасительнее брони.


Где пел Гюго, где жил Вольтер,
Страдал Бодлер, богов товарищ,
Там не посмеет изувер
Плясать на зареве пожарищ.


И если близок час войны,
И ты осуждена паденью,
То вечно будут наши сны
С твоей блуждающею тенью.


И нет, не нам, твоим жрецам,
Разбить в куски скрижаль закона
И бросить пламя в Notre-Dame,
Разрушить стены Пантеона.


Твоя война – для нас война,
Покинь же сумрачные станы —
Чтоб песней звонкой, как струна,
Целить запекшиеся раны.


Что значит в битве алость губ?
Ты только сказка, отойди же.
Лишь через наш холодный труп
Пройдут враги, чтоб быть в Париже.

Все чисто для чистого взора...


Все чисто для чистого взора,
И царский венец, и суму,
Суму нищеты и позора,
Я все беспечально возьму.


Пойду я в далекие рощи,
В забытый хозяином сад,
Где б ельник корявый и тощий
Внезапно обрадовал взгляд.


Там брошу лохмотья и лягу
И буду во сне королем,
А люди увидят бродягу
С бескровным, землистым лицом.


Я знаю, что я зачарован
Заклятьем венца и сумы,
И, если б я был коронован,
Мне снились бы своды тюрьмы.

Да! Мир хорош, как старец у порога...


Да! Мир хорош, как старец у порога,
Что путника ведет во имя Бога
В заране предназначенный покой,
А вечером, простой и благодушный,
Приказывает дочери послушной
Войти к нему и стать его женой.
Но кто же я, отступник богомольный,
Обретший все и вечно недовольный,
Сдружившийся с луной и тишиной?


Мне это счастье – только указанье,
Что мне не лжет мое воспоминанье,
И пил я воду родины иной.

Какою музыкой мой слух взволнован...


Какою музыкой мой слух взволнован?
Чьим странным обликом я зачарован?


Душа прохладная, теперь опять
Ты мне позволила желать и ждать.


Душа просторная, как утром даль,
Ты убаюкала мою печаль.


Ее, любившую дорогу в храм,
Сложу молитвенно к твоим ногам.


Все, все, что искрилось в моей судьбе,
Все, все пропетое, тебе, тебе!

Вечерний, медленный паук...


Вечерний, медленный паук
В траве сплетает паутину, —
Надежды знак. Но, милый друг,
Я взора на него не кину.


Всю обольстительность надежд,
Не жизнь, а только сон о жизни,
Я оставляю для невежд,
Для сонных евнухов и слизней.


Мое «сегодня» на мечту
Не променяю я и знаю,
Что муки ада предпочту
Лишь обещаемому раю, —


Чтоб в час, когда могильный мрак
Вольется в сомкнутые вежды,
Не засмеялся мне червяк,
Паучьи высосав надежды.

Нет тебя тревожней и капризней...


Нет тебя тревожней и капризней,
Но тебе я предался давно
Оттого, что много, много жизней
Ты умеешь волей слить в одно.


И сегодня… Небо было серо,
День прошел в томительном бреду,
За окном, на мокром дерне сквера,
Дети не играли в чехарду.


Ты смотрела старые гравюры,
Подпирая голову рукой,
И смешно-нелепые фигуры
Проходили скучной чередой.


– «Посмотри, мой милый, видишь – птица,
Вот и всадник, конь его так быстр,
Но как странно хмурится и злится
Этот сановитый бургомистр!»


А потом читала мне про принца,
Был он нежен, набожен и чист,
И рукав мой кончиком мизинца
Трогала, повертывая лист.


Но когда дневные смолкли звуки
И взошла над городом луна,
Ты внезапно заломила руки,
Стала так мучительно бледна.


Пред тобой смущенно и несмело
Я молчал, мечтая об одном:
Чтобы скрипка ласковая пела
И тебе о рае золотом.

Надпись на книге

62